Надеяться на человека,
Что на болотную тропу:
Шел по трясине, шел и нету —
Ушел в сырую темноту.
Вот потому мы одиноки,
Что так не прочен человек.
Но вера в Бога не утопит
На всем полете здешних лет.
И там, где лунный свет потушен,
В зазвездных блещущих местах,
Спасет очищенную душу,
Хоть тело превратится в прах.
* * *
Ветки не долго плачут —
После тяжелых туч.
Выглянет солнечный зайчик,
Скатится радостно с круч.
Был ты сегодня весел —
Свет излучая лица.
В кончится песня.
Всякая кончится.
* * *
Неизбывное ближе и ближе.
Затеряется может быть след.
Разве может быть старой грыжей
Вечно юное слово — поэт?
Что под гору идя балалаить,
Если прежнего голоса нет?
Да, сначала поэт умирает
В человеке, затем-человек.
* * *
А ведь снег не знает,
Что весной растает,
Снегу, просто, нравится
Падая кружиться,
Снегу, просто, луга,
Поля не хватает,
С речкой незамерзшей
Хочет подружиться.
Хочет он на тропках
Поскрипеть капустой,
Поискрить на солнце,
Пробежать с поземкой.
Он не любит жизни
Серенькой и грустной,
Быть не хочет сажей
За печной заслонкой.
* * *
О! Еще и до Евклида,
Словно кружка молока,
Человеку нужен идол —
Очень строгая рука.
На нее он рот раззявил,
Рад ей чаще, чем не рад:
Лучше пусть побьет хозяин,
Чем заезжий супостат.
Словно в воду он опущен,
Без команды резкой: «Брэк!»
Нет, не может без ведущего,
Бедолага человек.
* * *
Стихи, стихи — вы презираемы,
Подвластны тлену и печам.
Стихи, стихи — вы умираемы
Порою и не прозвучав.
Не вы, а хлеб владыка света,
Вы ветра гул, вы сердца звук, —
Частичка радостного лета,
Когда томит осенний круг.
Все это так — дрова главнее —
Те, что золой накроют тло,
Они горят куда ровнее,
И так телесно их тепло.
Но поднимусь я над дровами,
Пусть думают — иду к нулю.
Стихи, стихи, я вместе с вами
Пучки насмешек разделю.
* * *
Мне снятся до сих пор вокзалы,
С их непрогретой требухой;
Составы на восток, на запад,
И крик их строгий и сухой.
Мне снятся до сих пор подъезды,
Где тоже не вагон тепла.
Подъезды — это не партсъезды
В домах из стали и стекла.
Мне снятся до сих пор скамейки
(Не шоколадные, поверь),
И дождь со снегом злой и мелкий,
Когда в подъезд закрыта дверь.
* * *
Черемуха, черемуха,
Как белая фата.
Черемуха, черемуха —
Весною залита.
Лететь дням тише надобно,
Не камни со скалы.
Свисать здесь будут ягоды —
Агаты тяжелы.
* * *
Песком замоется не скоро,
Прибита к берегу волной,
Лежит еловая кокора,
Бог знает кто тому виной.
Над ней пылает солнце жарко,
Свой хоровод ведут стрижи,
И ива — тихая весталка,
Листвой своею ворожит.
Дергач свое переживает,
Поют цветы на все лады.
Лежит кокора неживая,
У кромки вспененной воды...
Преодолев наскоки терний,
На взлобке или под горой,
Одним сгореть в костре вечернем,
Другим истлеть в земле сырой.
* * *
Где-то грохочут взрывы:
Много работы у стали;
Танки дороги взрыли,
Здания поразметали;
И с черноземом смешалось,
То, что звалось человеком —
Это война — не шалость —
Это веяние, века.
Взрывы — то громче, то глуше —
Слышимость неплохая...
И при молчании пушек
Битвы не утихают.
* * *
А веселым всегда быть, конечно, нельзя,
Такова этой жизни простая стезя?
И смеются всегда лишь дебилы одни:
Им смешными и грустные кажутся дни.
* * *
Река свою уносит воду.
Куда? — ты сам себя спроси.
Несет в погоду, в непогоду,
За горизонт, за леса синь.
Пьют города, деревни, села
Из этой щедрой свет-реки,
И жалуются: нету семги,
Одни ерши да чебаки.
Она течет, и ей не скучно,
Береговой тревожит пласт.
И что не выпито заученно
Людьми, то морю передаст.
* * *
Руссо нас уверял, что слезы
Не замерзают и в морозы.
Бывает и такой мороз,
Что заморозит море слез.
|
